Анонс мартовского номера журнала «Вокруг ЖэКа»

Традиционно номер журнала открывается интервью с известным человеком. На этот раз это – Владимир Владимирович Личутин. Он – писатель, один из самых ярких представителей русской деревенской прозы. ­Уроженец Архангелогородчины, Владимир Личутин всю свою творческую биографию хранит верность родному краю. Большинство его произведений связаны с жизнью деревни на берегу Белого моря на протяжении многих поколений. Фокус автора сосредоточен на исследовании внутренних переживаний человека, широт его души. В этом, юбилейном для писателя году (13 марта Владимиру Личутину исполнится 85 лет) в издательстве «Вече» вышла его новая книга – «Груманланы» (12+). Это и стало поводом для разговора о писательском пути, о поморах и русском человеке в целом, о силе слова, об исторической памяти.

«Я человек, родившийся на природе»

– Владимир Владимирович, откуда вы родом, что вспоминается вам из детства?

– Есть у меня книга «Сон золотой», в ней я рассказываю о своих детских годах. Родился и вырос я в Мезени Архангельской области, где Канинская тундра начиналась прямо за окном нашей избы. Отец погиб на фронте в 1942 году – жили мы голодно, как и большинство людей вокруг. Конечно, матери было неимоверно тяжело поднимать четверых детей на краю тундры. Ютились мы тогда на девяти квадратах. Это было сиротское военное и послевоенное время, невыносимое на Крайнем Севере – холода и снега, вот что помню я с раннего детства. Но летом тундра расцветала, и я бегал на болото по ягоды с полулитровой стеклянной бутылкой – природа преподносила детям войны свои дары.

Я человек, родившийся на природе, и живая среда естественна для меня с самого раннего детства. Не могу сказать, что в школе все предметы давались мне одинаково хорошо – откровенно говоря, со многими из них было плохо. Но читать я начал очень рано, уже в четыре года интересовался сложными для такого возраста книгами. Меня сразу привлекла серьезная взрослая литература, по ней я и учился читать. Я и сейчас читаю регулярно. За жизнь я собрал не одну, а несколько библиотек, потому что в книгах – знания и опыт многих поколений людей.

Моя любовь к литературе всегда сопровождалась погруженностью в природу, а истоки этого находятся в детстве, откуда мы все родом. Не для всех писателей природа стала естественной средой, но для меня обе эти, казалось бы, неблизкие стихии оказались равноценны. Ведь красоту родной природы можно описать литературным словом, выразить свои чувства, чтобы другие о них узнали, почувствовали сопричастность моему мироощущению. Есть писатели кабинетные, которые всю жизнь держат книгу чистыми руками, а я вырос на природе и знаком со всеми тяготами и радостями деревенской жизни.

– Значит, литературное видение окружающего нас мира формируется вне зависимости от базовых условий и становится возможным благодаря личному интересу конкретного человека?

– Для меня любовь к книге и любовь к природе – это единое целое, через которое познается и раскрывается мир вокруг. Никакого внутреннего конфликта между этими двумя мирами для меня нет; книга – это чудо, и ее можно не только прочесть, но и написать самому. Святые отцы прошлого говорили, что книги – это реки, наполняющие вселенную, а кто их не читает, умирает еще при жизни. Книга дает бесценную возможность соприкоснуться со словом, сказанным в былые эпохи. Особенно для меня ценно слово моего родного народа, которое складывалось веками. Также считаю, что неправильно отстранять детей от «взрослой» литературы. Не бывает литературы детской и взрослой – хорошая книга полезна всем и в любом возрасте. Неслучайно дореволюционные гимназисты с малых лет читали Гомера и Софокла. Важно читать мировую классику, а не беллетристику, которая убивает интерес к серьезной литературе.

Моя малая родина – северный Архангельский край, сокровищница русского слова, бывший рай, который таит в себе много секретов и загадок, а разгадывать их важно и интересно, особенно мне как писателю. Океан и его северные моря издавна были «пашнею» и домом для поморов, их кочи и лодьи заплывали далеко в Арктиду (поморское наименование Арктики, которую в старину считали континентом. – Ред.) к Груманту (Шпицбергену) и Матке (Новой Земле).

«Мир духа неспокоен, непостижим и необъясним»

– Как и когда вы сами попробовали себя в литературе?

– Леса и луга, охота и рыбалка, жизнь родного края и его жителей помогли вырастить во мне любовную и любознательную душу. А писать всерьез я стал довольно поздно, в 32 года, хотя первая проба пера случилась неожиданно для меня в 18 лет. После окончания лесотехнического техникума я служил в армии, работал фрезеровщиком на Адмиралтейском заводе в Ленинграде – тогда вдруг вспыхнула тяга к учебе, и я поступил на факультет журналистики Ленинградского университета. Со второго курса перешел на заочное и уехал в Архангельск, меня приняли на работу в областную радиостанцию, а уже в 70-е годы оказался в газете «Правда Севера». Тогда я много ездил по деревням и подсознательно, по-журналистски, стал узнавать и понимать судьбу русского народа, глубинные качества русского человека, которые отделяют нас от западного мира, идущего по столетиям своей дорогою.

Так что работа в газете и стала основой грядущей литературной «обыденке», тому писательскому труду, которому я и посвятил всю свою жизнь без остатка. И это, конечно, судьба, Божий урок, который человек неожиданно выбирает и принимает как данность и службу, на которую вступил, никем не назначаемый и не избираемый. Уже в 1978 году я закончил Высшие литературные курсы при Союзе писателей, опубликовал свои ранние газетные зарисовки о деревенских умельцах, написал первую ученическую повесть «Белая горница». Судьба каждого человека – это необъяснимая тайна, и мое появление в писательском мире – тоже чудо. Как чудо и появление любого человека на белый свет, чтобы стать соработником Господу. Но почему выбран он для этого труда, а никто другой, – тоже тайна, в которую нет смысла углубляться, ибо ее смыслы не раскрыть ни одному мудрецу мира.

Меня волнует душевный мир простеца – русского крестьянина, открывать его духовный мир, раскрывать священный ларец всегда чрезвычайно интересно...

– Был ли какой-то поворотный момент, когда вы точно почувствовали, что писать не только нравится, но и получается?

– Шли годы труда не только внешнего, но и внутреннего, когда пережитое невольно приходит в твои книги и становится главным героем, как бы ты ни избегал своего участия в судьбе персонажей. Безусловно, в каждой частице внутреннего мира присутствуешь ты сам, невидимый и грешный, радостный и горестный. Когда я совсем недавно решился переиздать свою первую повесть «Белая горница» (а минуло с момента первого издания 50 лет), то пришлось править каждую строку – оказывается, столь несовершенна была она, прежняя работа. Но ведь чем-то нравилась читателям и, наверное, даже больше, чем нынешние мои труды. Но уже во второй повести – «Вдова Нюра», написанной через год, я сейчас исправил всего лишь одно слово – видимо, случился какой-то удивительный перелом в моей душе, взросление и прозрение, когда мир слова сгустился и заклубился вихрями, поглощая меня всего без остатка, о чем я и не догадывался. 

Нынче мне думается, что случилось это от взросления и прозрения, когда глаза мои, прежде слепые, вдруг приоткрылись не только на жизнь натуральную, плотскую, но и на русскую литературу того времени. Уже стали издаваться произведения Василия Белова, Виктора Астафьева, Валентина Распутина… Тогда в моем сознании произошел, наверное, настоящий переворот – я понял, что есть проза и беллетристика. Повесть Белова «Привычное дело» – это высокая проза о делах самых житейских, о тех людях, кто посвящает жизнь хлебу насущному; о жизни серенькой, затрапезной, в которой, кажется, нет места героям. Но воссозданная истинным русским языком, она вдруг расцвечивается яркими красками и поражает воображение читателя, далекого от этого мира.

Будучи журналистом, я много ездил «по северам» и видел, как скромно, а если честно сказать, то совсем бедно, по-нищенски живет простой русский человек, оставшийся после войны в жутком одиночестве и сиротстве – это вызывало чувство внутреннего сопротивления. От неприятия громких лозунгов, которые противоречили сельской суровой обыденке, захотелось изобразить трагедию моих земляков, описать правду русским ясным слогом, уже позабытым по городам – но в деревне-то сохранялась прежняя жизнь.
Постепенно я познакомился со всеми писателями-деревенщиками, но не скажу, что мы стали друзьями. Характер у меня был, наверное, не очень сладкий – многим я перечил, ибо порою у меня был свой взгляд на общество, а именитый собеседник частенько не принимал возражений, полагая их за обычный вздор литературного попутчика. Когда слава приходит к человеку, он сначала стесняется ее, бежит от громких слов в свою честь, но постепенно привыкает, надевает ее как новую пиджачную пару и в этой одежде уже нравится самому себе. Ведь литераторы в славе ужасно не любят, когда им перечат своим мнением, особенно, когда добиваются от них истины, которую никто в мире не знает, кроме Бога. Но у нас есть общее – мы поклоняемся деревне как родительнице и покровительнице русской земли.

– Вы предпочитаете крупную литературную форму?

– Говорят, что склонен к пространному описанию, но всё, о чём я пишу, наполнено национальным природным смыслом. Русский язык глубок и многообразен, он отражает содержание, свойства и характер самого народа, его образ мыслей. Мне близки красочность и метафоричность русской речи – в литературной форме романа я вижу простор для самовыражения и передачи авторского замысла. 
Мы воспитывались на Пушкине, Достоевском и Тургеневе – все они были мастерами русского слова. И в отличие от западноевропейской литературы наши классики работали смысловыми метафорами, часто избегая строгой сюжетности в своих произведениях. Нам важно показать человека в обстоятельствах, а сама сюжетная линия не является самоцелью. Главное в том, чтобы раскрыть характеры героев в их сути, а не только во внешней форме. В западной литературе духовности и совестливости практически нет или почти нет – в лучшем случаи они заменены моралью и морализаторством. От этого им непонятны многие русские сочинения – иной раз сам английский язык с его юридической логичностью является препятствием для перевода русской классики. 
Герой русского романа – это и сама природа в любые времена года. Ибо человек помещен внутрь пейзажа, как в золотую скудельницу, и творит жизнь купно с ним как творение Божье, ведь все едино в русском содержании, все неразрывно, ибо сотворено Богом, Его отцовским чувством. Суть романа раскрывается описанием быта, природы, привычек, обрядов, религиозностью всего окружающего мира, тонкостью душевных переживаний, а потому запутанность детективного сюжета в русской литературе заменяет философия, заключенная в символику и многосложную эстетику и поэтику самого слова. Потому в русской прозе само слово выступает как самостоятельный герой. И вообще слово как живой организм, наполненный непонятной энергией, совершенно не изучено. Мы летаем в космос, создаем искусственный интеллект, но оставляем в стороне слово, не понимая его исторических и общественных задач. Слово есть самая непостижимая тайна, которую нам никогда не открыть, вот откуда пошла эта мистическая метафора: «Сначала было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

«Чувство Родины у поморов особое»

– В чем заключается особенность поморского быта и характера?

– Еще во время учебы в техникуме послали нас убирать сено в одну из пинежских деревень. Остановились на постое у одного старика, вот он-то и остался в моей памяти как образ настоящего исконного помора – силы огромной, бесстрашный и опытный охотник, который завалил три десятка медведей. В доме его все было из дерева, включая посуду, а металлических и каменных предметов не было вовсе. Это был древний, чудом сохранившийся русский быт Средневековья – из современных вещей в избе висело в простенке лишь маленькое зеркальце в пластмассовой оправе. Рассказы крестьянина и его интересная судьба навсегда врезались в мою память. Когда я вернулся домой, то написал о нем и отправил этот составленный в школьной тетради текст в журнал «Юность». Несмотря на пришедший из редакции отказ, это, пожалуй, и был мой первый литературный опыт. Впоследствии главный редактор «Юности» Борис Полевой приглашал присылать что-то из моих вещей для журнала, но так случилось, что именно в нём я и не публиковался. 
Чувство Родины у поморов особое, наша архангельская природа и сложная жизнь веками формировали и оттачивали те свойства в человеке, которые позволяли выжить на Севере. Но в то же время наш край – это былинная, песенная земля чутких, вдумчивых и созерцательных людей, которые всегда помогут и подскажут, если потребуется. Особый говор с многими диалектными словами и метафорами был мне знаком с самого детства – я и сейчас употребляю наши поморские выражения, которые будут вам непонятны без особого разъяснения. Хотя теперь многое уже выпало из памяти. А вообще характеры и образы поморов и их потомков я стараюсь раскрыть в своих литературных работах – почитайте и узнаете.

– В этом году увидела свет ваша новая книга «Груманланы». Расскажите о ее названии и главной идее.

– Вот в ней-то я и написал о сложном, наполненном смыслами и событиями прошлом нашей северной земли, в ней постарался отразить сложную русскую натуру, которая столетиями сохранялась в душах простых и отважных людей, чьи небольшие морские суда-кочи и лодьи ходили до архипелага Грумант (Шпицберген). Груманланы – это поморы-промышленники, промысловики и отважные мореходы, которые «сидели» по берегу Ледовитого океана и Арктиды – они выковали неповторимую и своеобразную русскую натуру.

Книга эта вызревала во мне многие годы вместе с духовным чувством национальной принадлежности к русскому человеку, к этому удивительному племени. Ибо без поклона Поморью, без удивления перед его великим историческим прошлым приступать к этой удивительной, редкой по документальному материалу книге не следовало бы. Как созревало во мне национальное чувство, с тем же успехом последовательно скапливалось по крупицам и будущее содержание работы. Ведь не сразу изба строилась, от окладного до кровли – половина работы, а уж потом идет внутренняя отделка.

Долго и с интересом я собирал материал для этой работы, но в изданном томе отражено не все, что хотелось бы. Поэтому начал работать над ее продолжением – мне еще есть чем поделиться с читателем. Эта книга вроде энциклопедии о русских поморах, где можно узнать многое об этом живущим на Севере особенном русском сословии. Книга о том, кто они – мезенские поморы, и откуда явились в Арктиде, где когда-то был рай. Подробно ознакомиться с интервью можно здесь.

В рубрике «А как у них?» Андрей Пучков знакомит читателей с Андоррой. В списке самых маленьких по площади государств Европы Андорра занимает почетное шестое место, вежливо пропустив вперед Ватикан, Монако, Сан-­Марино, Лихтенштейн и Мальту. Однако даже те из нас, кто хорошо учился в школе, не сразу найдут на карте зажатую между Испанией и Францией маленькую точку площадью всего лишь 468 кв. км. Для того чтобы лучше соотнести масштабы этого мини-­государства, поясним: его размеры чуть меньше Нижнего Новгорода и чуть больше Новокузнецка.

У маленькой страны и столица соответствующая. Вся ее территория (целых 12 кв.км) легко уместится в пределах стен Казанского Кремля. Как любят шутить некоторые европейские туристы, если в Андорре о чем-нибудь задуматься за рулем автомобиля, то столицу – она называется Андорра-ла-Велья – можно проехать насквозь, даже не заметив этого.

В то же самое время Андорра – это страна с очень давней и интересной историей. Начнем с того, что это унитарное государство обладает одной из самых необычных форм правления. Являясь по своей сути классическим княжеством, оно на самом деле более 700 лет управлялось сразу двумя правителями: светским и церковным. 
За власть над Андоррскими долинами постоянно шла кровавая борьба между местными аристократами. Порядок удалось навести только в самом конце XIII века, когда с благословения Римского Папы Николая III короли Каталонии и Арагона договорились отдать эти земли в управление епископам Уржельским и графам Фошским. Права последних со временем перешли к французским королям и императорам, а затем к президентам Французской Республики. Такое «со­­княжение» выдержало очень серьезную проверку временем. Только в 1993 году в Андорре встал вопрос о смене формы правления. В стране была принята действующая поныне конституция, в результате чего Андорра стала Парламентской конституционной монархией (как Великобритания). Сегодня государством руководит Генеральный совет, состоящий из 28 человек, выбираемых каждые четыре года прямым и всеобщим голосованием. Но по сложившейся веками традиции назначаемый Папой Римским испанский епископ Уржельский и избираемый президент Франции сохранили за собой формальные титулы князей Андоррских.

Продолжает оставаться в центре внимания журнала проблема больших и малых городов. Какие из них имеют больше перспектив в будущем? По мнению Дмитрия Викторовича Васильчеко, потомственного архитектора, будущее – за небольшими городами. Со своими мыслями он поделился с корреспондентом журнала Виктором Кудиновым.

Статья «Каменные лабиринты Русского Севера» того же автора продолжает знакомить читателей с северными регионами России. Несмотря на суровость природы, человек издавна осваивал берега Белого и Баренцева морей, ходил по рекам, занимался рыбным и пушным промыслом. Побережье Кольского полуострова в IX–XI веках посещали норвежские викинги, тогда в этих краях жили саамы или лопари – народ финно-угорской языковой семьи. С XI–XII веков сюда начинают ходить на промыслы русы из земель Великого Новгорода, однако более интенсивное освоение Беломорья и всего Русского Севера началось около XV–XVI столетий. 
Оседавшие здесь люди обладали силой и выносливостью, наблюдательностью и знанием мореходного дела. Они называли себя поморами или поморцами – это этнографическая группа русского народа, которая благодаря своему географическому положению надолго, вплоть до рубежа XIX–XX веков сохранила обычаи и предания глубокой старины.

Тайна Большого Заяцкого острова

По берегам Белого моря – в Карелии, на Кольском полуострове и на островах – можно встретить старинные, а по некоторым из версий и древние сооружения в виде выложенных на поверхности земли каменных лабиринтов. Происхождение и назначение этих красивых и загадочных спиралевидных сооружений на протяжении долгого времени вызывает живой интерес ученых и споры исследователей-любителей. Несмотря на разнообразие версий, устоявшегося в научной среде мнения нет до сих пор.

Изучение каменных лабиринтов Русского Севера следует сопоставлять с анализом аналогичных или близких к ним сооружений других европейских регионов – Скандинавии, Прибалтики и Британских островов. География каменных лабиринтов весьма обширна – от Новой Земли на востоке до Исландии на западе. В нашей стране их около пяти десятков, особенно богат лабиринтами Большой Заяцкий остров Соловецкого архипелага, что на юго-западе Белого моря, – здесь находится 13 или 14 подобных сооружений.

Уже в конце XIX века историки и исследователи проявили интерес к изучению этого явления и провели опрос соловецких монахов и местных жителей на предмет каких-то сведений о лабиринтах. Те отвечали, что эти «вавилоны» (так их называли в старину) являются духовным символом утраченного или где-то существующего града, а создавали их рыбаки и паломники. Последнее упоминание о поновлении лабиринта относится уже к началу XX века, когда один пожилой помор воссоздал сооружение на месте полуразрушенного. На вопрос о смысле постройки отвечал, что делает это для забавы – то есть на рубеже веков местное население уже не помнило об их изначальном назначении.

Вполне вероятно, что создававшиеся когда-то лабиринты со временем приобретали дополнительные смыслы, которые в них вкладывали проживавшие вокруг люди. Известно, что в Средневековье христианские храмы могли строить на месте бывших языческих капищ, чтобы освятить скверное место и символически показать зримый символ прихода новой веры. По аналогии с этим не исключено, что изначально лабиринты несли какое-то обрядовое значение, а практика их постройки восходит к глубине веков, однако доказательно сопоставить их с какими-либо археологическими культурами не удается.

Современный исследователь вопроса Вячеслав Мизин в монографии «Исторические каменные лабиринты Севера России» (2022 г.) пишет, что выявить общий контекст для всей совокупности памятников невозможно, а культурные наслоения со временем меняли связанные с лабиринтами смыслы. То есть северные лабиринты – это со­­оружения, назначение которых могло трансформироваться в зависимости от этнической и религиозной принадлежности жителей этих мест.

Для соловецких монахов рубежа XIX – XX веков это был некий духовный символ, образ, наполненной библейским смыслом прародины, подобно тому как Золотые ворота Киева и Золотые ворота Владимира зримо и символически напоминают о Золотых воротах Константинополя (а те, в свою очередь, являются символом Золотых ворот Иерусалима).

У кромки Белого моря

Интересные и загадочные объекты материальной культуры осознавались как сложный духовный символ и в то же время материальный лабиринт, двигаясь по которому, человек совершает путь познания и развития. Замечено, что многие из лабиринтов имеют вход со стороны берега, что, несомненно, не является случайностью – жителями побережья море осознавалось как главная дорога и основной кормилец, поэтому и вход (или выход) должен вести к воде. Однако стоит заметить, что ряд лабиринтов являются непроходимыми, а путь по их бороздам между камнями не ведет к выходу.
Некоторые исследователи высказывали предположения, что в языческой древности лабиринты могли иметь магический смысл как символ предстоящей рыбной ловли; а возможно, являлись ловушками для заплывающей в них рыбы. Другие говорят о несостоятельности такого предположения – с учетом характера приливов и отливов и расположения лабиринтов большую часть их невозможно использовать для рыбной ловли.

По сведениям уже упомянутого исследователя Вячеслава Мизина, одним из возможных ответов на вопрос о назначении каменных лабиринтов может быть их понимание как родовых знаков рыбацких общин. Возможно, они использовались для межевания земель различных поселений. Замечено, что схожую с этим функцию выполняли межевые кресты. Таким образом, лабиринт мог иметь как культовое, так и практическое назначение одновременно. А вот понимание их как лоцманских знаков для морской навигации совсем невозможно из-за плоской структуры каменных выкладок – они не просматриваются с моря.

Имея круглую или овальную форму, диаметр от 3 до 20 м и, как правило, спиралевидную структуру, каменные лабиринты Русского Севера являют собой загадку, которую уже более 100 лет решают историки-профессионалы и краеведы-любители. При этом многие исследователи неосторожно опускают нижнюю границу их возникновения, зачастую относя ее ко временам до нашей эры. Однако сопоставление ряда подобных сооружений с расположенными на севере неолитическими стоянками показывает, что последние находятся много выше первых и лабиринты не могли быть построены ранее Средневековья.

Само расположение лабиринтов тяготеет к современной береговой линии. Геологам известно, что в эпоху неолита береговая линия располагалась иначе, а значит, северные лабиринты не такие уж древние и едва ли синхронны дольменам. Лабиринты не имеют циклопических кладок, а их сооружение по силам команде из нескольких человек.

Историческое и культурное наследие

Маловероятно, чтобы культура возведения каменных лабиринтов одного типа существовала на протяжении нескольких тысячелетий и последовательно воспринималась далекими друг от друга народами. Так же сомнительно, что сделанные в неолите каменные выкладки просуществовали несколько тысяч лет и не были разобраны на хозяйственные нужды вновь пришедшим населением. Скорее, они более или менее синхронны друг другу, культурно и хронологически связаны с аналогичными памятниками Скандинавии и Прибалтики, где расположены схожие объекты материальной культуры.

Предположение о саамском происхождении лабиринтов опровергается зоной их распространения, которая значительно превосходит области проживания финно-угров. С большей вероятностью можно предположить, что возведение каменных лабиринтов Русского Севера культурно и хронологически вписывается в эпоху складывания государственности и прихода монотеизма в страны Северной Европы, а значит, относится к Средним векам.

Русские поморы поддерживали культуру возведения лабиринтов на протяжении нескольких столетий – сооружения расположены в зоне их расселения, которая обусловлена удобством рыбного промысла и охотой на морского зверя. То есть памятники соотносятся с зоной расселения поморов и имеют явную локализацию у побережья, что говорит об их связи между собой. Аналогичное мы видим в Скандинавии, где местное население также совершало дальние морские походы, а ведение хозяйственной деятельности было связано с морем. Тогда как образ жизни и хозяйственная деятельность саамов в большей степени связана с тундрой и оленеводством, что представляет собой принципиально иную культурную среду. Саамы не совершали дальних морских походов, довольствуясь плаваниями к прибрежным островам, а их обрядовая и фольклорная культура в меньшей степени связана с морским побережьем, чем у поморов и скандинавов.

Независимо от трактовок назначения северных каменных лабиринтов, они остаются узнаваемым и ценным символом исторического и культурного наследия нашей страны. Привлекающие туристов лабиринты Русского Севера требуют охраны на региональном и государственном уровнях, а также дальнейшего изучения с привлечением всей совокупности методов – исторических и естественнонаучных.

Статья Ольги Гришиной «Солнце на столе» посвящена проводам зимы и лингвистическим изысканиям. Как вы уже догадались, «солнце на столе» – это блины, которыми люди угощают друг друга в течение недели, а в последний день, перед началом Великого поста, торжественно сжигается чучело – Масленица.

«Где блины, там и мы», «Блин не клин, брюхо не расколет», «Золотистые блины как колеса у весны». Перечислять различные пословицы и поговорки, связанные с этим классическим блюдом, можно очень долго. Однако самая известная из них – «Первый блин комом» – требует отдельного рассмотрения. Всем хорошо известная фраза, часто произносимая при неудачной попытке в каком-то действии, на самом деле и звучит несколько по-другому, и смысл в себе несет совершенно иной.

Готовясь отмечать окончание холодной зимы и наступление первого весеннего тепла, наши предки пекли румяные блинчики и обычно говорили так: «Первый блин – комам, второй блин – знакомым, третий блин – родне, а четвертый – мне». Необходимо пояснить, что комами в славянских языческих верованиях называли различных духов леса, самым могучим и страшным из которых был Бер – бурый медведь. Именно ему, а также всем другим неведомым силам дикой природы наши далекие предки отдавали в качестве ритуального подношения первый приготовленный блин, так похожий по своей форме и цвету на солнышко…

Кстати, до того как стать Масленицей, на Руси у славян этот праздник носил несколько иное название – Комаедица.

Кто их первым испек и съел?

Кто и когда придумал классические блины, доподлинно установить невозможно. Скорее всего, это простое в приготовлении, но в то же время очень сытное блюдо одновременно научились делать сразу в нескольких регионах. Однако есть письменные свидетельства, что кулинарный продукт, очень похожий по технологии изготовления на современные блины, очень любили древние египтяне, жившие в долине Нила еще в V веке до н.э.
Также основываясь на письменных источниках, ученые пришли к выводу, что древнегреческое блюдо «тагенитес», в состав которого входили мука, оливковое масло и мед, вполне могло быть прообразом наших румяных блинчиков. Нечто похожее пеклось и в Древнем Риме – называлось оно «платиа» и готовилось на основе смеси в определенных пропорциях муки, меда, вина и подкисшего молока.

На территории нашей страны первые упоминания о тонком тесте, приготавливаемом на огне, в исторических хрониках, описывающих быт и нравы древних славян, относятся к началу IX века. Именно тогда наши далекие предки стали вкладывать в него большой эзотерический смысл, напрямую ассоциируя его с небесным светилом. Ритуальное приготовление этой выпечки, один только внешний вид которой отчетливо символизирует тепло, энергию и жизнь, не мог не вызывать в людских душах благоговение и священный трепет. Неудивительно, что этому обычаю уже много сотен лет.

Различные праздники встречи весны, традиционно включающие в себя приготовление и поедание большого количества блинов, существуют практически во всех странах Европы. Рецепты их приготовления могут немного отличаться, как и способы подачи. Где-то из блинов воздвигают огромные башни, где-то едят по одному, дополняя лакомство различными начинками: вареньем, сметаной, сыром, мясом, красной или белой рыбой.

Самая дорогая сервировка была предложена несколько лет назад в Великобритании, где к каждому блину полагалось дополнение из омаров, лангустов, трюфелей и черной икры. Все это роскошество предлагалось запивать бокалом самого дорогого французского шампанского. Стоимость одного блинчика «по-лондонски» составляла 1000 фунтов стерлингов (больше 115 000 российских рублей по текущему курсу).

Есть рекорд!

– Как и тысячу лет назад, каждый праздник проводов зимы и встречи весны всегда сопровождается веселыми представлениями и соревнованиями. В Международной Книге рекордов Гиннесса зафиксировано сразу несколько рекордов, связанных с Масленицей.

Так, в марте 2008 года наш соотечественник из Санкт-­Петербурга Андрей Смирнов смог в одиночку съесть за один час целых 73 блина общим весом более 2 кг.

– Самым продуктивным блинопеком можно считать американца Росса МакКерди, который в 2013 году успел за 60 минут испечь 1093 полноценных блина.

– Самую высокую блинную стопку соорудили в 2014 году нидерландские повара – 91,2 см.

– В прошлом году в Санкт-Петербурге на Масленицу испекли блинный пирог весом 600 кг. На его изготовление было израсходовано более 100 кг отборной муки, около 50 кг сливочного масла, а также несколько десятков яиц и литров молока.

Примечательно, что в это же самое время свой уникальный блинный рекорд был установлен в Москве. 17 марта 2024 года на ВДНХ был испечен самый большой блин, диаметр которого составил 3,2 метра. Над его изготовлением трудилась команда профес­сиональных поваров в составе 12 человек. Используя специальную сковородку, они мастерски справились с такой сложной задачей. Их уникальный блин даже нигде не пригорел. Наверняка новые рекорды в ходе празднования Масленицы будут установлены и в этом году.

Для выпускников 9-х и 11-х классов встает вопрос, с какой профессией связать свою судьбу. На него отвечает Ольга Гришина в статье «Подготовка кадров для строительной отрасли – стратегическая задача».

Неизменно в рубрике «Футбольная кухня» читатели знакомятся с проблемами и перспективами одного из самых популярных видов спорта футболом. На этот раз предлагается интервью с Олегом Романцевым.

Обзор подготовлен редакцией сайта.